ROBERT PLANT & THE BAND OF JOY
Давайте поговорим немного о Ваших отношениях с Нэшвиллем. Вы посвятили столько последних лет этим местам. Расскажите, что привело Вас обратно?
Роберт Плант: Люди. Люди, и если угодно, дальнейшее развитие. Всё началось еще в Нью-Йорке. Билл Фланиган, великий музыкальный гуру нашего времени с озорным чувством юмора и потрясающем видением, выдвинул идею (к лучшему или худшему), что я должен поработать с девушкой на вокале. Я посмеялся над этим предложением. Я не имею ничего против женщин, но идея попробовать что-то новое в моей карьере показалась маловероятной. Но что случилось, то случилось. Я и Алисон собрались вместе, и Rising Sand стало тем, чем стало. И через мою связь с Алисон и со всеми возможными силами я приехал в Нэшвиль. Будучи англичанином с крайне британским музыкальным вкусом, очарованным американской музыкой Я не понимал, как наивен я был и как мало знал об определенных областях и определенных неизведанных тропках американской музыки. И чем дольше я прибывал здесь, чем больше людей встречал, тем мой кругозор расширялся, понимаешь, это было здорово. Это интересный город. Я не знаю, сколько коренных жителей в Нэшвилле. Но люди приезжают сюда, потому что этот город манит. Он – приманка, потому что люди хотят, чтобы их музыку услышали. И, как во все большие города в прошлом, неважно был ли это Мемфис поздних 40-ых или Чикаго середины 50-ых, или любой другой город разные люди приходят по разным причинам. Этот город, очевидно, имеет приманку для людей, которые интересуются акустической музыкой. Ясно без лишнего упоминания, что стиль кантри в музыке, по сути, трансформировался и превратился в нечто с одной стороны очень близкое к року, но с другой стороны сохранил присущие ему черты. У кантри своя культура, которая для меня очень интересна, я нахожу ее удивительной, довольно увлекательной, так как британцы воспринимают вещи по-другому. Моя история с Нэшвилом потрясающая. История могла сложиться с Остином; там другая музыка, другая атмосфера и не только из-за разницы юга с юго-западом, просто другие музыканты стягиваются в этот город. Здорово быть британцем, влюбленным до безумия в разные американские регионы со своей музыкой. Я одинаково люблю музыку придорожных закусочных Луизианы и детей, играющих на аккордеоне с ударником за пластиковым перекрытием за тем, чтоб ребенка не сдуло. Я слышал достаточно хорошей музыки. И пока она не становится постоянной работой – все хорошо. Ну, не для меня. Для них. Я в порядке. Я в музыке уже вечность. У меня нет выхода. Я словно с парашютом, который мотается повсюду.
Во время создания музыки и игры, каково влияние места, города или, предположим комнаты? Что подбадривает и заставляет меняться?
Р.П.: Я видел много всего. Я играл в пустыне в Западной Африке, я играл на рынках в Марокко. Пэйдж и я впервые посетили Индию в 1970, и существует что-то вроде легенды в городе Бомбей, что мы пошли в ночной клуб и там были ударная установка и гитара. Я играл на ударных, он – на гитаре. Мы исполняли “Whole Lotta Love” для золотой молодежи Индии, которые не могли поверить в подобную суматоху. Но это все ради адреналина и так будет всегда. В турах с Band of Joy я хотел играть в танцевальных залах. Я хотел, чтоб на этих концертах люди не сидели, так как музыка становится все более эмоциональной. Она требует больше движения, а не спокойное её изучение. В том, что мы делаем, присутствует много динамики. Места, в которых довелось играть, были очень интересными. Я как вуайерист, я вижу много разных вещей. Не так давно мы были в Роли, штат Южная Каролина. Там есть потрясающее здание, Fox Theatre в Атланте – это все великолепные места. И ты знаешь их историю, знаешь, что происходило на их сценах. “Унесенные Ветром” в Атланте было их первым шоу. Для английского парня выступать на подобных театральных сценах неоценимо. Я не могу сказать, что горю желанием вернуться в Madison Square Garden, я помню взрывающиеся красные фейерверки и тому подобные вещи. Но для того, чтобы добросовестно делать свое дело, ты должен быть близок со своими музыкантами. А я наслаждаюсь интимом сейчас. Так для меня лучше.
Это не плохо.
Р.П.: Таков мой стиль и так легли карты. Это здорово. И какая компания может быть лучше?
Я хочу вернуться к группе для тех, кто увидит логотип BandofJoy за Вашей спиной. Существовало несколько групп BandofJoy…
Р.П.: Да, было три группы Band of Joy. Первые меня уволили, когда я пытался освободить место ударника, так как тот снижал темп. Иронично, но я до сих пор знаю этого парня. Его сын сейчас довольно известный DJ в Британии. Первая попытка с Band of Joy была познавательна. Этот опыт помог познать правила игры. Первые Band of Joy играла что-то в духе Отиса Клея и Джеймса Карра. Было здорово. Мы засматривались на Z.Z. Hill. Тогда существовала хорошая черная музыка, но мы были очень и очень плохи. Вторая группа Band of Joy была практически психоделической. И третья Band of Joy – смесь блюза с психоделией. В группе участвовал Джон Бонэм, как все знают. Группа была хорошей, лучше, чем множество других существовавших в то время. Бонэм и я знали это и говорили это всем, поэтому люди стремились избегать нас, словно пустословов. Это сработало бы, будь мы здесь, будь мы американцами. Мы бы участвовали в открытии Fillmore для Большого Брата или что-то в этом духе. Можно сказать, что я перенес Band of Joy в Led Zeppelin, смешал с Yardbirds, и вышло то, что вышло. Но кто ж знал, что в мои 62 года Band of Joy опять станет гастролировать?
Вы рассказали мне историю, но какова связь современной BandofJoy с группой былых времен?
Р.П.: То, что Я учусь и хочу успеха, иначе я бы не разговаривал бы с тобой сейчас. Я бы стоял где-нибудь на углу, играя что-то в ля миноре и смотря в пол. Я хочу, чтобы всё было, как есть: мощно, по-настоящему хорошо и с потрясающим обменом энергией. Я чувствовал, что этот момент у нас был, когда мы стали записываться здесь. Собрались люди, которым нечего было терять, но это и не важно. Дэйв Роулингс и Гилл Вэлш позволили использовать свою студию, было сказано: «Берите всё. Посмотрим, что получится». Британцам такое не свойственно. Это свойственно Нэшвиллю. Приём был по-настоящему отличным. Пришедшие люди не ожидали такого. Всё было, тем, что было и запись стала такой, какая она есть. Это потрясающе. Мне очень льстит быть номинированным на Americana Grammy. Существует некая ирония в этом. Но что случилось с тех пор гораздо важнее.
Что вышло из студии для игры с новыми музыкантами? Что помогло раскрыться?
Р.П.: Свобода. Люди могут расстаться со своей репутацией, их прошлое появляется на пороге. Когда такие вещи затрагивают меня, то я подхожу к этому с юмором (это делает вещи легче). Тогда понемногу личность каждого выходит наружу. Это взаимно. Происходит слияние идей всего, что люди собрали за весь жизненный путь. Кто мог подумать, что Байрон Хаус, который появился с басом в один день, будет рассказывать мне истории о Джеке Кэсади и играть потрясающие, гипнотические и прекрасные басовые партии. Никогда не знаешь, чего ожидать от героев. Бадди, Пэтти и Даррел… А кто ж знал, что Марко станет сексуальнее, чем парень, которым он был, когда играл с Ли’л Миллет в 1953 году в Specialty Records, в Новом Орлеане. Все приходят к рутине, которая длится определенный период времени. Люди делают то, что они должны. Мы должны делать всё снова и снова, потому что в каждый последующий раз это должно быть более экстремально.
Есть ли песни, от которых вы не ожидали, что они станут хитами?
Р.П.: Большинство из них. Некоторые из них произведения искусства… “House of Cards” выросла в нечто с сильным духом. Она красива, в ней присутствует динамизм. “Can’t Buy My Love” превратилась в подобие гранж роковой композиции, но она до сих пор довольно мила. “Satan, Your Kingdom Must Come Down” – шедевр динамизм. Вы можете отталкиваться от электрически заряженной, потусторонней вещи, которой является “Monkey”, и придти от этого к “Satan, Your Kingdom Must Come Down”, которая словно толчок, словно столкновение. Её потрясающе играть, так как мы все знаем, что будет, мы знает, куда движемся, но мы не уверены, что должно произойти. Я пропускаю в песнях несколько тактов там и тут, а затем помещаю их обратно. Поэтому тут всегда присутствует юмор. Я люблю ловить людей, это поддерживает энергию.
А что насчет старых песен, песен LedZeppelin таких как “TallCoolLine”? Что вы ищите и что вас удивляет, играя их с новыми музыкантами?
Р.П.: Никто не хочет быть в группе, играющей каверы. Их и так существует много и всегда существовало. Когда британский блюз развивался вначале 60-ых с Алексисом Корнером и Сирилом Дэвисом, всё дело заключалось в том, чтобы, предположим, взять “Library of Congress” Мадди Уотерса и англизировать это. И здесь мы знаем Led Zeppelin. Это имеет смысл, что всё трансформируется, это здорово. Эти быстрые песни раскачивают словно сумасшедшие. Возможно, так оно и было в самом начале, перед тем, как мы получили британский подход а-ля Литл Ричард к делу.
Мне понравилось, Вы сделали рок-н-ролл вступление, чтобы показать «мы можем сделать это, если захотим».
Р.П.: Это правильно. Но Вы так же могли сказать, что это было «продолжай стучаться, но не войдешь». Это дань Джону.
Говоря о вокале и выступлениях с этими музыкантами, что Вы считаете, новой территорией?
Р.П.: Я учусь слышать свой голос в роли поддержки, так же как и лидирующей позиции. Это началось еще с Алисон. В турах “Rising Sand” я научился и тихо слушать свои партии, научился больше вкладывать, чем быть акулой бизнеса. Так и продолжилось. Это здорово. У нас 17 шоу за 21 день. Раньше я никогда такого не делал.
- Даже прежние дни не были…
Р.П.: Я ничего о них не знаю. Грустно, но не знаю. Мы играли по два шоу за ночь иногда. Думаю, что одно из них было в спальне, перед тем, как мы начали тур. Я имею ввиду, кто знает, что будет дальше? Тень знает.
-Это всё где-то на стене…
Р.П.: Где-то, да.
Роберт Плант: Люди. Люди, и если угодно, дальнейшее развитие. Всё началось еще в Нью-Йорке. Билл Фланиган, великий музыкальный гуру нашего времени с озорным чувством юмора и потрясающем видением, выдвинул идею (к лучшему или худшему), что я должен поработать с девушкой на вокале. Я посмеялся над этим предложением. Я не имею ничего против женщин, но идея попробовать что-то новое в моей карьере показалась маловероятной. Но что случилось, то случилось. Я и Алисон собрались вместе, и Rising Sand стало тем, чем стало. И через мою связь с Алисон и со всеми возможными силами я приехал в Нэшвиль. Будучи англичанином с крайне британским музыкальным вкусом, очарованным американской музыкой Я не понимал, как наивен я был и как мало знал об определенных областях и определенных неизведанных тропках американской музыки. И чем дольше я прибывал здесь, чем больше людей встречал, тем мой кругозор расширялся, понимаешь, это было здорово. Это интересный город. Я не знаю, сколько коренных жителей в Нэшвилле. Но люди приезжают сюда, потому что этот город манит. Он – приманка, потому что люди хотят, чтобы их музыку услышали. И, как во все большие города в прошлом, неважно был ли это Мемфис поздних 40-ых или Чикаго середины 50-ых, или любой другой город разные люди приходят по разным причинам. Этот город, очевидно, имеет приманку для людей, которые интересуются акустической музыкой. Ясно без лишнего упоминания, что стиль кантри в музыке, по сути, трансформировался и превратился в нечто с одной стороны очень близкое к року, но с другой стороны сохранил присущие ему черты. У кантри своя культура, которая для меня очень интересна, я нахожу ее удивительной, довольно увлекательной, так как британцы воспринимают вещи по-другому. Моя история с Нэшвилом потрясающая. История могла сложиться с Остином; там другая музыка, другая атмосфера и не только из-за разницы юга с юго-западом, просто другие музыканты стягиваются в этот город. Здорово быть британцем, влюбленным до безумия в разные американские регионы со своей музыкой. Я одинаково люблю музыку придорожных закусочных Луизианы и детей, играющих на аккордеоне с ударником за пластиковым перекрытием за тем, чтоб ребенка не сдуло. Я слышал достаточно хорошей музыки. И пока она не становится постоянной работой – все хорошо. Ну, не для меня. Для них. Я в порядке. Я в музыке уже вечность. У меня нет выхода. Я словно с парашютом, который мотается повсюду.
Во время создания музыки и игры, каково влияние места, города или, предположим комнаты? Что подбадривает и заставляет меняться?
Р.П.: Я видел много всего. Я играл в пустыне в Западной Африке, я играл на рынках в Марокко. Пэйдж и я впервые посетили Индию в 1970, и существует что-то вроде легенды в городе Бомбей, что мы пошли в ночной клуб и там были ударная установка и гитара. Я играл на ударных, он – на гитаре. Мы исполняли “Whole Lotta Love” для золотой молодежи Индии, которые не могли поверить в подобную суматоху. Но это все ради адреналина и так будет всегда. В турах с Band of Joy я хотел играть в танцевальных залах. Я хотел, чтоб на этих концертах люди не сидели, так как музыка становится все более эмоциональной. Она требует больше движения, а не спокойное её изучение. В том, что мы делаем, присутствует много динамики. Места, в которых довелось играть, были очень интересными. Я как вуайерист, я вижу много разных вещей. Не так давно мы были в Роли, штат Южная Каролина. Там есть потрясающее здание, Fox Theatre в Атланте – это все великолепные места. И ты знаешь их историю, знаешь, что происходило на их сценах. “Унесенные Ветром” в Атланте было их первым шоу. Для английского парня выступать на подобных театральных сценах неоценимо. Я не могу сказать, что горю желанием вернуться в Madison Square Garden, я помню взрывающиеся красные фейерверки и тому подобные вещи. Но для того, чтобы добросовестно делать свое дело, ты должен быть близок со своими музыкантами. А я наслаждаюсь интимом сейчас. Так для меня лучше.
Это не плохо.
Р.П.: Таков мой стиль и так легли карты. Это здорово. И какая компания может быть лучше?
Я хочу вернуться к группе для тех, кто увидит логотип BandofJoy за Вашей спиной. Существовало несколько групп BandofJoy…
Р.П.: Да, было три группы Band of Joy. Первые меня уволили, когда я пытался освободить место ударника, так как тот снижал темп. Иронично, но я до сих пор знаю этого парня. Его сын сейчас довольно известный DJ в Британии. Первая попытка с Band of Joy была познавательна. Этот опыт помог познать правила игры. Первые Band of Joy играла что-то в духе Отиса Клея и Джеймса Карра. Было здорово. Мы засматривались на Z.Z. Hill. Тогда существовала хорошая черная музыка, но мы были очень и очень плохи. Вторая группа Band of Joy была практически психоделической. И третья Band of Joy – смесь блюза с психоделией. В группе участвовал Джон Бонэм, как все знают. Группа была хорошей, лучше, чем множество других существовавших в то время. Бонэм и я знали это и говорили это всем, поэтому люди стремились избегать нас, словно пустословов. Это сработало бы, будь мы здесь, будь мы американцами. Мы бы участвовали в открытии Fillmore для Большого Брата или что-то в этом духе. Можно сказать, что я перенес Band of Joy в Led Zeppelin, смешал с Yardbirds, и вышло то, что вышло. Но кто ж знал, что в мои 62 года Band of Joy опять станет гастролировать?
Вы рассказали мне историю, но какова связь современной BandofJoy с группой былых времен?
Р.П.: То, что Я учусь и хочу успеха, иначе я бы не разговаривал бы с тобой сейчас. Я бы стоял где-нибудь на углу, играя что-то в ля миноре и смотря в пол. Я хочу, чтобы всё было, как есть: мощно, по-настоящему хорошо и с потрясающим обменом энергией. Я чувствовал, что этот момент у нас был, когда мы стали записываться здесь. Собрались люди, которым нечего было терять, но это и не важно. Дэйв Роулингс и Гилл Вэлш позволили использовать свою студию, было сказано: «Берите всё. Посмотрим, что получится». Британцам такое не свойственно. Это свойственно Нэшвиллю. Приём был по-настоящему отличным. Пришедшие люди не ожидали такого. Всё было, тем, что было и запись стала такой, какая она есть. Это потрясающе. Мне очень льстит быть номинированным на Americana Grammy. Существует некая ирония в этом. Но что случилось с тех пор гораздо важнее.
Что вышло из студии для игры с новыми музыкантами? Что помогло раскрыться?
Р.П.: Свобода. Люди могут расстаться со своей репутацией, их прошлое появляется на пороге. Когда такие вещи затрагивают меня, то я подхожу к этому с юмором (это делает вещи легче). Тогда понемногу личность каждого выходит наружу. Это взаимно. Происходит слияние идей всего, что люди собрали за весь жизненный путь. Кто мог подумать, что Байрон Хаус, который появился с басом в один день, будет рассказывать мне истории о Джеке Кэсади и играть потрясающие, гипнотические и прекрасные басовые партии. Никогда не знаешь, чего ожидать от героев. Бадди, Пэтти и Даррел… А кто ж знал, что Марко станет сексуальнее, чем парень, которым он был, когда играл с Ли’л Миллет в 1953 году в Specialty Records, в Новом Орлеане. Все приходят к рутине, которая длится определенный период времени. Люди делают то, что они должны. Мы должны делать всё снова и снова, потому что в каждый последующий раз это должно быть более экстремально.
Есть ли песни, от которых вы не ожидали, что они станут хитами?
Р.П.: Большинство из них. Некоторые из них произведения искусства… “House of Cards” выросла в нечто с сильным духом. Она красива, в ней присутствует динамизм. “Can’t Buy My Love” превратилась в подобие гранж роковой композиции, но она до сих пор довольно мила. “Satan, Your Kingdom Must Come Down” – шедевр динамизм. Вы можете отталкиваться от электрически заряженной, потусторонней вещи, которой является “Monkey”, и придти от этого к “Satan, Your Kingdom Must Come Down”, которая словно толчок, словно столкновение. Её потрясающе играть, так как мы все знаем, что будет, мы знает, куда движемся, но мы не уверены, что должно произойти. Я пропускаю в песнях несколько тактов там и тут, а затем помещаю их обратно. Поэтому тут всегда присутствует юмор. Я люблю ловить людей, это поддерживает энергию.
А что насчет старых песен, песен LedZeppelin таких как “TallCoolLine”? Что вы ищите и что вас удивляет, играя их с новыми музыкантами?
Р.П.: Никто не хочет быть в группе, играющей каверы. Их и так существует много и всегда существовало. Когда британский блюз развивался вначале 60-ых с Алексисом Корнером и Сирилом Дэвисом, всё дело заключалось в том, чтобы, предположим, взять “Library of Congress” Мадди Уотерса и англизировать это. И здесь мы знаем Led Zeppelin. Это имеет смысл, что всё трансформируется, это здорово. Эти быстрые песни раскачивают словно сумасшедшие. Возможно, так оно и было в самом начале, перед тем, как мы получили британский подход а-ля Литл Ричард к делу.
Мне понравилось, Вы сделали рок-н-ролл вступление, чтобы показать «мы можем сделать это, если захотим».
Р.П.: Это правильно. Но Вы так же могли сказать, что это было «продолжай стучаться, но не войдешь». Это дань Джону.
Говоря о вокале и выступлениях с этими музыкантами, что Вы считаете, новой территорией?
Р.П.: Я учусь слышать свой голос в роли поддержки, так же как и лидирующей позиции. Это началось еще с Алисон. В турах “Rising Sand” я научился и тихо слушать свои партии, научился больше вкладывать, чем быть акулой бизнеса. Так и продолжилось. Это здорово. У нас 17 шоу за 21 день. Раньше я никогда такого не делал.
- Даже прежние дни не были…
Р.П.: Я ничего о них не знаю. Грустно, но не знаю. Мы играли по два шоу за ночь иногда. Думаю, что одно из них было в спальне, перед тем, как мы начали тур. Я имею ввиду, кто знает, что будет дальше? Тень знает.
-Это всё где-то на стене…
Р.П.: Где-то, да.
Автор перевода Евгения Re